По законам пафоса. Для чего и кому нужен этот инструмент спикеров и имитаторов бурной деятельности
По данным недавнего исследования ВЦИОМа, 81 процент россиян считают себя счастливыми, но полную уверенность в этом выражает даже не половина, а треть опрошенных — 31 процент. Эти цифры меняются год от года, а вот другие — нет: только 8 процентов человек в мире действительно знают, чего хотят и как этого достичь, а 34 процента людей ощущают себя крайне неуверенными в себе. О двух сторонах одной медали — неуверенности и пафосе — мы сегодня и поговорим.
Казалось бы, ну что плохого в пафосе? Мудрецы древности полагали, что без пафоса невозможно произнести ни одну речь — так, чтобы она «зажгла сердца». Да и в переводе с греческого «пафос» — страсть, страдание, выражение эмоций. За оратором, с пафосом зовущим в светлое будущее, грех не пойти. И у Гегеля этот термин используется достаточно широко — для передачи уже не трагического, а, скорее, торжественного настроения. Не уйти от него ни в литературе, ни в музыке по особым случаям, ни в фильмах… Все — так. Но современность внесла свои коррективы в это понятие. И появился на свет «пафосный человек», занял трон в гламурном сообществе и гламурном сленге, сделав «пафосным» и интерьеры, и одежду — вплоть до туфель. Смешно? Нет, просто реальность. Но дальше — больше. Пафос, поварившись в котле сегодняшних обстоятельств, приобрел отрицательное значение и ныне начал ассоциироваться со лживостью и напыщенностью, выпендрежем и вульгарностью, маскирующей порой абсолютную пустоту. Остались, правда, и его положительные свойства: пафосным назовут сегодня и уверенного в себе человека, правда, невольно сообщив ему при этом черты напыщенного индюка… Так что за странное место занял пафос в нашей жизни?
Как фиговый листок
— Увы и ах, но культ индивидуализма, пронизывающий нашу жизнь и диктующий свои условия, очень влияет на то, что можно назвать «самоподачей». Она была важна всегда, и всегда была разной, но наше время делает на этом особые акценты, — считает психолог Владимир Ковалев. — В советские времена культивировалась скромность, выскочки осуждались. И в этом был перебор, ведь что мы получили в результате? Массу неуверенных, не умеющих себя презентовать людей, зачастую в результате не развивших свои таланты и способности.
В советские времена пафос был в большей степени общественным, объясняет психолог, что определялось политической идеологией.
— На этом пафосе — призыва ли к строительству коммунизма, сбережению ли лесов, или покупке лучших консервов — строилось бытие, укрепляемое достаточно пафосным, хотя и не слишком искренним общественным сознанием. Если пафосность 1920-х годов и войны была искренней, то потом ее явно сделали просто рамкой для произнесения речей. Ведь мало кто, по большому счету, искренне верил в то, что произносилось с высоких трибун, — уверен Владимир Александрович. — Кто-то, безусловно, верил. Но далеко не абсолютно. Это породило внутренний дуализм у большинства людей: они знали, как нужно говорить, но думать могли совершенно иначе. Неуверенность в себе, непритязательность, умение довольствоваться малым и вера в большую значимость общественного, чем личного, — все это было характерным состоянием нашего базиса. Встречались, безусловно, и другие люди — напористые, желающие «жить красиво», иначе, не по-советски, одеваться. Их, конечно, пытались прижать к ногтю, но получалось это не всегда.
И кому-то дома было достаточно фанерного шифоньера или секретера, а кто-то был готов ночами стоять за импортной стенкой. В этом, подчеркивает психолог, не было ничего плохого, только стремление жить лучше. Может быть, что важно, лучше других, лучше соседей.
— Что же касается отсутствия навыков самопрезентации, то это, конечно, сыграло для страны в каком-то смысле губительную роль. Очень часто таланты мы не замечали или замечали слишком поздно, хотя в этом смысле кадровая политика была более агрессивной: вы наверняка знаете даже по своей профессии, что та же «Правда» или «Комсомолка» очень активно собирали лучшие «перья», выискивая их даже в самых маленьких, скромных изданиях, — добавляет Ковалев. — Но сам человек крайне редко мог заявить о себе так, как делается этой сейчас.
Что произошло за тридцать лет? Сначала изменения были скорее позитивными, рассуждает психолог. Когда стало ясно, что социальные лифты отключены и ты как человеческая единица действительно обладаешь голосом «тоньше писка», люди начали поднимать голову. На сопротивлении в первую очередь экономическим обстоятельствам люди начали постигать науку самопрезентации: они перестали стесняться заявлять о себе. Поскольку жизнь просто не оставила им иного выбора. Теперь не надо было делать карьеру по комсомольской или профсоюзной линии, нужно было выживать, используя все внутренние ресурсы. И кого-то 1990-е годы сгубили, а кого-то закалили и лишили ложных стеснений. В выигрыше оказались те, кто мог себя преподнести, чего-то добиться своим внутренним пафосом, браться за любую работу, уверенно заявляя, что она ему по плечу.
— Но потом начался новый перекос. На смену этой уверенности пришел пафос, декорирующий пустоту. Это произошло в тот момент, когда жизнь более-менее утряслась и появилась возможность занимать в ней какое-то место, зачастую не имея на то должных оснований. Началась эпоха новой пафосности — декорирующей отсутствие глубины, материальные возможности, институт взращивания мажоров, — рассказывает Владимир Ковалев. — У пафосного человека в натуре «зашита» склонность к преувеличению своих заслуг, своих талантов. Но поскольку пафос всегда ярок, он начал слепить глаза окружающим, и мы долго не могли понять, чего стоит на самом деле этот мишурный блеск.
— Поразительно, конечно, но некоторые люди являются своего рода заложниками особой работы их мозга, — добавляет психолог. — Недавно было опубликовано исследование американских ученых, которое доказывает, что уверенность как свойство личности, сутью которого является позитивная оценка человеком собственных навыков и способностей, формируется в результате особого алгоритма обработки... статистики в мозгу. Человеку только кажется, что он принимает те или иные решения интуитивно, на самом деле мозг принимает то или иное решение на основе ранее полученного и суммированного опыта. Так вот, не исключено, что самоподача человека формируется примерно так же, и если в ряде случаев некое возвеличивание себя удавалось, формируется внутренняя уверенность в правильности такого поведения.
Впрочем, добавляет эксперт, многие его коллеги полагают, что пафос часто остается за бортом взрослой жизни — это болезнь подростков. И когда пафосность демонстрирует человек взрослый, это явное следствие его скрытого инфантилизма. Оставляя слово «пафосный» в молодежном сленге, мы называем взрослых пафосных людей просто тщеславными, поскольку корни едины: это чрезмерное стремление выделиться каким угодно способом из ряда других людей, попытка подняться над всеми, причем любыми способами, показывая свою значимость. При этом демонстрируемые, «распиаренные» личные достоинства и завоевания оказываются в результате мнимыми.
— Как и у близкого ему по смыслу тщеславия, в глубинной основе пафоса лежит некий комплекс неполноценности, который и заставляет человека самоутверждаться любым способом, за счет других.
Дотянувшись даже до патриотизма
Порассуждать о пафосе мы попросили и известного писателя и драматурга Юрия Полякова. Получился монолог — не пафосный, но по-своему яростный, представленный на ваш суд без изменений.
— Действительно, по «пафосности» мы уже приближаемся к риторике позднего Советского Союза. Да и сами выражения: «пафос», «пафосный», имевшие во времена моей молодости вполне определенное словарное значение, теперь приобрели дополнительную семантику, и она рискует стать доминирующей. «Пафосное» — это теперь что-то вроде пыли в глаза, чрезмерное, броское, не соответствующее внутреннему содержанию. Недавно с огорчением услышал про Жванецкого: «Пафосно похоронили!» Вспомнилась почему-то давняя дискуссия в советской молодежной печати на тему «Быть или слыть?»
Гонки на «Бентли» вокруг Вечного огня молодых лоботрясов — это ведь так пафосно! А помните пафосных «капитанов большого бизнеса»? Они с ленивым презрением объясняли тягловому быдлу, что рыбой «нищебродов» никто кормить не собирается, в лучшем случае им могут дать кредит на покупку удочек. Но едва этих «бизнес-гениев» отлучали от госбюджета, едва гнали в шею из Кремля покровительствовавшего им чиновника, как они тут же сдувались, разорялись и смывались из «проклятой Рашки». И кто им теперь подает пальто в притонах Сан-Франциско, неведомо…
Через язык, через изменения значений слов можно понять многое из того, что происходит с обществом и людьми. В России, например, абсолютно нейтральные для европейцев слова «демократ» и «либерал» давно обрели отчетливо отрицательную, как сказал бы лингвист, коннотацию. Почему? Ответ прост: все на своей шкуре ощутили, что сотворили «либералы» со страной в девяностые годы, все видели, как «демократы» ради «нашей и вашей свободы» расстреливали из танков парламент, а потом назойливо призывали народ покаяться за Сталина. Напомню, ни за пальбу по парламенту, ни за «шоковые реформы», ни за преступное саморазоружение никто из них, насколько я помню, не покаялся.
К сожалению, нечто подобное сегодня происходит со словом «патриот». Еще недавно оно воспринималось как очевидная похвала, как признание того, что человек противостоит разрушению страны, готов жертвовать ради нее собой. Но в последнее время в связи с тем, что появилась уйма «бюджетных патриотов», осваивающих немалые казенные средства, выделяемые на укрепление в обществе идейного отчизнолюбия, это слово стало приобретать отчетливо иронический оттенок. И это не удивительно: среди рьяных патриотов, в том числе телевизионных, я, к своему удивлению, обнаружил немало прежних хулителей нашей страны, даже русофобов. Странно? Вовсе нет. Просто теперь платят за другое. Вот они и сменили пластинку. Будет выгодно — снова сменят. Опираясь на них, доверяя им важные посты в СМИ, культуре, управленческой сфере, продвигая в политику, в законодательные органы, власть совершает серьезную ошибку, возможно, гибельную ошибку. Мы уже имели в истории при Политбюро ЦК КПСС группу консультантов, оказавшихся идейными антисоветчиками.
По моим наблюдениям, ложный пафос появляется от внутренней нечуткости, простодушия, граничащего с глупостью, но чаще все-таки от неискренности, от неверия в то, за что сдельно ратуешь и агитируешь. Внутренняя пустота восполняется внешней страстью, страдальческой гримасой, выспренностью и агрессивным плетением словес. На нашем телевидении есть несколько «говорящих голов», которые своей велеречивой лживостью приводят меня в бешенство — и я тут же переключаю программу.
Но чаще ложный пафос вызывает усмешку недоверия. К примеру, Николай Сванидзе вещает о советской эпохе так, словно ему выдан мандат на приведение приговора в исполнение. Кем выдан? Почему люди, относящиеся к советской эпохе совсем иначе (а их большинство), обязаны слушать эти маниакальные инвективы в эфире центрального канала? Почему назойливый антисоветский пафос поддерживается в нашем информационном пространстве за казенный счет? Газпрому больше некуда деньги потратить?
Надо признать, поначалу возвращение патриотического пафоса нормальные люди восприняли с удовлетворением. Так и хотелось запеть: «Родина моя, хочу, чтоб услыхала ты еще одно признание в любви!» Это понятно, ведь полномасштабное возвращение государственной риторики произошло у нас после того, как в девяностые в стране безраздельно царила тотальная ирония по поводу всего, что касалось державной проблематики. Любой пафос, даже оправданный высокой темой, объявлялся недостойным интеллигентного человека. Неслучайно с Новым, 1992-м, годом народ поздравлял не глава государства, а блестящий сатирик Михаил Задорнов. Спасибо, что не Хазанов.
Любить Родину вслух считалось верхом неприличия. При этом те же самые люди буквально млели перед «цивилизованным сообществом» и так называемыми общечеловеческими ценностями. Но оказалось, государство без пафоса — это то же самое, как любовь без нежных слов. Постепенно в информационной и культурной сферах места иронистов заняли пафосники. Начала формироваться выспренная мифология «новой России», например, легенды о «работе с документами» и «сильном рукопожатии президента», чуть не доведшего страну до развала. Кстати, настоящим капищем ложного пафоса является «Ельцин-центр» в Екатеринбурге. Сходите — не пожалеете. Циклопическая и безумно дорогая комната смеха…
Для любой, даже самой сильной и стабильной власти очень опасно, когда ее апологетикой занимаются «пафосники», невольно, по дури, но чаще вполне сознательно эту простодушную власть окарикатуривающие. Знаете, я трижды был доверенным лицом на выборах нашего нынешнего президента, но я просто не могу смотреть передачу «Москва. Кремль. Путин». Такое ощущение, что меня заставляют горстями есть химический продукт, который раз в сто слаще сахара… Неужели этого никто не понимает? Уважение к власти и грубая лесть — вещи разные!
Эпилог. Декорация реальности Подведем итог.
Поразительным образом пафос чуток ко всем происходящим событиям. Чуток и коварен. Он готов занять любое свободное место, любую нишу, дай лишь ему волю. Но охотнее всего он занимается декорированием чего бы то ни было: внутренней ли пустоты, отсутствия ли идей.
Он умело заменяет собой отсутствие глубоких мыслей, помогает, точнее, подыгрывает имитаторам бурной деятельности — при необходимости, и является, несомненно, орудием в руках тех, кто имеет талант обращения с ним. В зависимости от векторности он — истинный! — может повести за собой или отправить по сусанинским тропам. А вот ложный, скрывающий нечто неприглядное, обладает другим талантом: он сыплет пыль в глаза, искажает видение. Понять же, что перед тобой, — задача не только для интеллектуалов, но и для всех думающих людей.
ЦИТАТА
Когда пафос окружающих оказывается смешнее юмора, юморист впадает в депрессию. Но некоторые так любят пафос, что готовы закусывать им каждый тост!
Станислав Ежи Лец (1909-1966) — писатель
газета «Вечерняя Москва»