Борис Евграфович Годов – уникальная личность. Он прошел всю войну в рядах армейской разведки. Много раз ходил в немецкий тыл, лично брал «языков». Войну закончил 11 мая 1945 года, пройдя военными дорогами не меньше 12.000 километров. Шесть ранений, контузия. На его кителе орден Красной Звезды, две медали «За боевые заслуги», орден Славы 3-й степени, орден Отечественной войны 1 степени. После войны работал в НИИ-17, выполнял оборонные заказы Родины. В свободное время писал картины и занимался музыкой.
Борис Евграфович Годов родился 25 августа 1920 года в городе Вичуга Ивановской области в семье священника. В 1935 году, когда начались репрессии в отношении Православной церкви, Борису пришлось покинуть родной дом. Чтобы спасти сына, отец отправил его учиться в музыкальный взвод 31-го Туркестанского стрелкового полка. Так он стал воспитанником музыкального взвода стрелкового полка, освоил валторну.
В 1938 году Борис Годов перевелся в 204-ю воздушно-десантную бригаду в город Борисполь. Там он играл в оркестре, одновременно осваивая профессию десантника и санинструктора. В 1939 году принял присягу. Войну встретил в Борисполе.
— Наш бориспольский аэродром был самым большим во всей Европе, поэтому он первым принял на себя удар немецкой армии. Бомбардировщики прилетели в полдень — это был мощнейший налет. Нас не спасло даже то, что мы были готовы к нападению — мы сразу потеряли 13 самолетов из 100, погибло 110 человек. Потом еще пять дней подряд нас бомбардировали по три раза в день. Как десантная бригада мы перестали существовать, - вспоминает Борис Евграфович.
Во время одного из таких налетов он был контужен. На шестой день войны бригаду вывезли в город Житомир, где Борис получил задание в качестве санинструктора сопровождать до Припяти командующего 6-й армии, у которого случился сердечный приступ. Доставив военачальника в госпиталь, Борис Годов и еще один сопровождающий получили от командующего секретный пакет, который им было поручено доставить в штаб фронта в Киев. Предав послание, Борис уже не возвратился в свою бригаду, а получил задание возглавить отряд диверсионной группы.
— Мы получили на руки взрывчатку и приказ — взрывать все железнодорожные пути, мосты и переправы по дороге из Киева в Брянск. Наша группа выдвинулась в сторону Канатопа. По пути мы сделали крюк, и дошли до бориспольского аэродрома. То, что мы увидели, шокировало — вся огромная огороженная территория, где еще недавно квартировались самолеты 204 ВДБ — превратилась в концентрационный лагерь, переполненный пленными солдатами. Мы ушли оттуда...
После этого небольшой отряд двигался в заданном направлении, больше никуда не сворачивая и не отклоняясь от своего задания. По пути до Брянска диверсанты взорвали несколько дорог и мостов.
— Мы очень долго шли, действовали совершенно автономно. Однажды ночью, мою группу покинуло 7 человек. Люди просто собрались тихо, и ушли домой. Нас осталось трое — я и двое моих знакомых ребят из ВДБ. В этом составе мы подошли к Туле.
В городе Сталиногорск Борис Годов со своим маленьким отрядом присоединился к 413-й стрелковой дивизии. Там он возглавил разведгруппу.
— Две дивизии подходили к Москве. Немец встал, стягивал войска на Тулу. И вот подошли две дивизии сибирские. Все говорят — сибиряки, сибиряки... вот я и был в одной дивизии.413 сибирская дивизия, сам состав основной это 2-3 года прослужившие срочную службу дальневосточники. Если бы сохранили дивизию, это была бы очень хорошая, боевая и ценная сила, но все получилось по-другому.
Дивизия в 17 эшелонах подошла к Сталиногорску, первый полк высадился там, уже немцы знали, что идут сибиряки и листовки бросали с призывом сдаться без боя.
— Да, дескать, зачем кровь проливать, война кончится через месяц. Полк высадился и сразу под обстрел попал. Немцы ждали. У них данные были хорошие. И попали мы под дивизию такую... это дивизия называлась «Великая Германия». Ну вот мы узнали уже когда полк погиб почти что весь, обложили его огнём миномётным, у них там миномёты были, просто мастерски владели им. И танками давили в обход. Наши стали огонь открывать все меньше и меньше, немец уже знал, что здесь полк небоеспособен и прямо пошёл напрямую, прямиком прошёл. Я не знаю, там в плен, наверное, попали многие, я в одном месте только видел, как сдавались. Всё. Артиллерия погибла вся.
— Бои были большие. Немец свои силы сохранял, а из нас выжимал всё, что мог. В день по 3-4-5-6 атак. Но близко не подходили. Не прорывались ни разу. Или не могли. Это в последнее время они стали по ротам – роту целую пустят, там примерно видишь, что рота, что много. А потом нет, потом выстрелов меньше, меньше.
Ещё артполк был. В дивизии в каждой есть артполк, там пушки 150-миллиметровые, 120-ти. Мощная артиллерия. Артполк бил по танкам, выпустил основной свой запас раньше срока. Дали автомашину со снарядами, сказали, пришла машина. Вместо больших — маленькие, представляете. 76 мм. Не тот калибр. Все пушки 76- мм были наполовину раздавлены, наполовину побиты. Артиллерия наша вся осталась там, потому что вывозить её нельзя. Там конная была тяга. 1914 года пушки, я помню, смотрел. Деревянное колесо здоровое, 120-мм пушки, мощные, хорошие.
Но видишь, как получилось: там стали окружать, здесь. Вышли с боем. Я собрал свою группу и выходил. Никогда не тыркался, находил лёгкое место и людей выводил. Но полк артиллерийский, по-моему, почти весь там погиб.
— Воевать было очень тяжело — не хватало квалифицированных кадров, санитаров, офицеров. Не было боеприпасов — приходилось сражаться голыми руками. Немцы если не уничтожали нас, то просто игнорировали. С тяжелыми боями мы заняли шахтерский поселок Болоховку. К тому времени от 16000-ной дивизии уже осталось около 6000 человек. Мы держали оборону из последних сил — немец сражался с нами неделю, а потом просто пошел с обход. Вскоре дивизия потерпела поражение — остатки ее были уничтожены. Нам чудом удалось спастись.
У поселка Болоховка разведгруппа Бориса Годова оказалась зажата между немецким наступлением и рекой. Единственной возможностью остаться в живых было, не поддаться панике, не бежать, а тихо спрятаться и ждать. Так солдаты и поступили. Они спустились в реку, погрузились в воду с головой, оставив вблизи поверхности только лицо, чтобы можно было время от времени вдыхать воздух. А то был уже ноябрь месяц.
— Мы выбрались из воды через несколько часов. Самое удивительное, что никто после этого не заболел, не чихнул даже. Человек может перетерпеть все, когда оказывается в таких условиях. Мы вернулись в Тулу, там было принято решение 413-ю дивизию переформировать, точнее, создать заново, и наградить ее орденом Красного Знамени.
Командуя разведгруппой Борис Евграфович много раз ходил в немецкий тыл, лично брал «языков».
— Пробраться к немцам было не сложно, но забрать оттуда человека, а тем более вернуться с ним обратно к своим — было очень трудно. Этот здоровый фашистский офицер сражался с нами как минотавр. Пока ему «финку» в зад не воткнули — не успокоился. Настоящая война, она ж не похожа на то, что сейчас показывают в современных фильмах. Смотреть противно на эти спецэффекты.
В дальнейшем Борис Евграфович принимал участие в освобождении Калуги, в боях на Зайцевой горе. После освобождения Орла 413-я стрелковая дивизия через Белоруссию и Украину двинулась на запад и дошла почти до Берлина — остановились в городе Штетин. Город заняли с тяжелыми боями, и двинулись на столицу Германии — оставалось пройти еще 200 километров. Однако до Берлина дивизия дойти не успела — война закончилась.
— Мы остановились на полпути — идти дальше не было смысла. Когда объявили об окончании войны, конечно, мы очень обрадовались. Но на следующий день к Берлину, то есть собственно к нам, подходила 6-я, только что сформированная, немецкая армия. Она была укомплектована по последнему слову техники — фашисты все сидели на бронетранспортерах. Конечно, когда было объявлено о капитуляции, то им следовало, встретившись с нами, сдаться и разоружиться, но, понятно, что они не хотели отдавать русским столько новейшей техники. Поэтому, завидев нашу дивизию, они развернулись на 180 градусов и поехали обратно. Русские мешали им уходить, но нам было любопытно посмотреть на их новое вооружение, поэтому мы сделали крюк и стали ждать армию на одном из поворотов. Мы смотрели на них с пригорка через овраг — у нас не было оружия. Видимо нас заметили, и хотя война закончилась, фашисты выпустили по нам две ракеты. В меня попали осколки от снарядов, и это стало самым моим тяжелым ранением за всю войну — я долго потом провалялся в госпитале. Один из осколков из меня не извлекли до сих пор — я прожил с ним всю жизнь.
